Проклятая мымра, непонятно с чего, вбила себе в голову, что он провел ночь с женой прапорщика Иванькова-Берберидзе, спьяну решившего поиграть в футбол противотанковой миной, и в результате оказавшегося в госпитале. Клятвам генерала она не поверила. Разразившись сатанинским хохотом, жаждущая мщения супруга попыталась вонзить ему в глаз консервный нож, но промахнулась и всего лишь рассекла кожу над бровью. Это очень ее расстроило.
Рука генерала невольно потянулась к шраму. Сколько крови было, ужас! Пришлось в больницу ехать, швы накладывать… Впрочем, бог с ней. Как говорится «De mortuis nil nisi bene» — «О мертвых или ничего, или хорошо».
«Пожалуй, я поставлю ей такой же обелиск из серого гранита. Все-таки столько лет прожили вместе, — расчувствовавшись, решил Роман Анатольевич. — А что, неплохо смотрится…»
Ни с того, ни с сего ему вспомнилась картинка, помещенная на сайте «страшна яместь . ру» девятилетним Вовой Мусиным. Генерал стоит над могильной плитой, прямо как сейчас, а в спину ему, вращаясь, летит томагавк.
Красномырдина передернуло. Вот ведь придумал, гаденыш малолетний. Зарубить его летящим томагавком! Хорошо хоть, что он не верит во всю эту чушь о компьютерно-виртуальной магии.
Генералу почудилось, что он слышит свистящий звук вращающегося в воздухе топорика.
«Ерунда, — подумал Красномырдиков. — Томагавк летит бесшумно».
Это была его последняя мысль.
Несколько раз провернувшись вокруг своей оси, топор вонзился ему в спину между четвертым и пятым грудными позвонками, перерубая спинной мозг.
Роман Анатольевич умер, так и не успев понять, что страшное пожелание девятилетнего Вовы Мусина исполнилось.
Денис Зыков проспал почти до полудня, а проснувшись, понял, что принятое этой ночью решение раз и навсегда покончить с грязной журналистикой следует немедленно воплотить в жизнь. Это означало, что ему необходимо в срочном порядке найти новый источник постоянных доходов, то есть устроиться на работу.
Легко сказать — устроиться на работу! Приличной и более или менее нормально оплачиваемой работы днем с огнем не сыщешь, а вкалывать по восемь часов в день в какой-нибудь шарашкиной конторе за вшивые тридцать-сорок долларов в месяц страшно не хотелось.
Денис вздохнул, сполз с кровати и, шлепая босыми пятками по полу, направился на кухню.
Холодильник порадовал его сиротливо лежащим на полке куриным яйцом, пустым пакетом из-под апельсинового сока и трупиком выпотрошенной ящерицы, расслабленно плавающим в пузатой бутылке китайской водки с загадочным названием «Во йао чжу у тхиень» .
Как объяснил Денису китаец Жу, подаривший ему водку в благодарность за опубликованную в «Мега-СПИД-Экспрессе» статью «Желтомордые хунвейбины наезжают на подмосковных тараканов», косвенно рекламирующую продаваемые китайцем товары, в переводе это название означало «Я буду жить пять дней».
— Почему только пять? — озабоченно поинтересовался Денис.
Китаец закатил глаза и многозначительно поднял вверх указательный палец.
— Это ессь глюбокий сьмисель, — сообщил он. — Только сьтобы его поняти, надо выпити бутилка до дна.
Водка была желтая, как моча, а чешуйчатая бледно-зеленая ящерица со вспоротым брюхом, а зависимости от настроения ассоциировалась у Зыкова то с заспиртованным инопланетянином, то с расчлененным мутантом из фильма «Вязкая бесконечность ужаса».
Выпить водку Денис так и не решился, отчасти из-за плавающего в ней трупа, отчасти из-за названия, но расстаться со столь экзотическим подарком было жаль, и он на всякий случай держал бутылку в холодильнике, чтобы ящерица лучше сохранялась.
Повторно обведя взглядом скудные съестные припасы и убедившись, что ни в морозилке, ни в отделении для овощей не завалялся кусочек сыра или колбасы, Зыков вздохнул. Выбор был невелик. На завтрак он мог съесть яйцо, ящерицу, или же яичницу с ящерицей. При мысли о яичнице его передернуло.
Впрочем, оставался еще один вариант — сходить в магазин. Поспешно натянув джинсы и майку, Денис выбежал на улицу.
— Ты хочешь, чтобы я трахалась с собакой? — прозрачные голубые глаза несовершеннолетней Сусанны Потебенько, не мигая, смотрели на Максима Лизоженова.
На всякий случай сын советского поэта, словно бы невзначай, переместился в другой конец комнаты, подальше от темпераментной путаны.
— Но ведь ты мечтала стать актрисой, — напомнил он.
— Певицей, — поправила его Сусанна. — Я мечтала стать певицей. Как Наташа Королева.
— Да-да, я знаю, — кивнул головой Лизоженов. — Но ведь ты можешь быть поющей актрисой. Поющая актриса — это нечто большее, чем просто певица.
Дельфин русалку полюбил
Какой-то странною любовью, —
фальшивя, запела Потебенько. — Кстати, почему именно с собакой? Тебе не кажется, что с дельфином было бы романтичнее? Я могла бы надеть резиновый хвост. Ты не в курсе, у дельфина большой дырокол?
— Что? — недоуменно встряхнулся Максим. — Дырокол? У дельфина? Какой еще дырокол?
— Господи! — Сусанна вздохнула и с сожалением посмотрела на Лизоженова. — Ну, дырокол… Вафля, банан, болт, костыль, палка, пистон, аппарат, подсердечник, свайка, штуцер, щекотунчик, водопровод, мотороллер… Не въезжаешь, что ли?
— Мотороллер? — поморщился Лизоженов. У него перед глазами все еще стояло искаженное безумием лицо Психоза, рассказывающего сказку о мальчике, разбавляющем кокаин сахарной пудрой, и он никак не мог сосредоточиться на разговоре. — Что ты несешь? Какой, к чертовой матери, мотороллер?